Мало того, дроби знает». Коля засмеялся и говорит: «Ну это вы сочиняете, такого быть не может». А я отвечаю: «Нет, не сочиняю. Эту Кэт по телевизору показывали. И она лихо складывала, умножала и делила числа».
Не знаю, поверил ли Коля в сказку про Кэт, но взял да и выучил в момент эту таблицу умножения. Поезд тронулся. И рассказал я ему, что многие великие в детстве не любили считать, считались тупыми, а потом вдруг как бы проснулись ото сна, влюбились в мир чисел и стали математиками, да еще такими, каких мир доселе не видал. И Пушкина, так любимого в Молдавии, Александра Сергеевича все считали неспособным к математике. И он так считал. А взрослым уже вдруг обиделся и решил сам себя проверить. Стал заниматься самостоятельно. И неожиданно ему понравилось. Освоил и алгебру, и тригонометрию и вошел незаметно в область высшей математики. Вот такой был Пушкин!
Такими байками и россказнями полуправдивыми вживлял я в Колю уверенность в свои силы. Стали все эти умножения, деления в столбик осваивать, меры весов, длин, объемов нащупывать. И дроби незаметно в друзьях оказались. Задачки решали с ним наперегонки. Занимались весело, с прибаутками и смешными примерами. Коля явно увлекся, нравилось ему опередить меня в вычислениях, что, между прочим, все чаще и чаще случалось.
А мне спокойней стало: мальчик обрел уверенность в себе. Почти каждый день прибегал он к нам на пляж. Присаживались мы с ним в сторонке ото всех, раскладывали учебники и карандашиком в тетрадке колдовали. Часа по полтора, а то и больше, как выйдет. А потом пожимали друг другу руки, как равные, и Коля уходил в санаторий, что стоял совсем недалеко, к Володе. Там его ждал бесплатный санаторский обед. Это Володя ему припасал.
Математика математикой, не весь свет на ней сошелся, есть же и просто жизнь. Коля все-таки ребенок. И пытался я его вовлечь в детские игры Люды, Машеньки, других ребятишек. Но куда там, не хочет. Я ему говорю: «Коля, отвлекись, поиграй в мяч или бадминтон. Гляди, Людочка, такая хорошенькая, как на тебя смотрит и улыбается как». А он: «Что я маленький, чтобы в мячик играть? А Люда мне вовсе не нравится. Вот когда я вырасту, поеду в Индию и женюсь на артистке Наргис. Вы бы знали, как она танцует и поет — это высший класс. Вот она мне очень нравится». Ничего себе заявы, хотя всякое в этой жизни случается. Чего только не бывает.
Когда мы покидали Молдавию Коля привез к нашей Базе Отдыха целый мешок молодых грецких орехов на ручной тележке. Как сказал он, в благодарность за учебу и на добрую память. Я не беру, а он чуть не плачет от обиды. Пришлось принять подарок. Я спрашиваю: «Коля, где ты их взял?» А он: «В роще грецких деревьев, что на краю хохлацкого хутора. Натряс быстро мешок, никто и не заметил. Ничего, хохлы не обеднеют». Да, вот такой Коля.
Осенью получил от него письмо, где он сообщал, что математику пересдал, перешел в пятый класс и задружился с премудростями этой математики. Этим он меня обрадовал и успокоил, потому что я его не забыл и беспокоился о его судьбе. Такие дела.
* * *
Рита, Рита, Маргарита… Мне ее бизнес на синьке и скобяных изделиях был, честно говоря, до одного места. Я не судья и не с Луны свалился. В курсе с некоторых пор, что стройка — золотое дно для всевозможных хищений. Ее делишки по сравнению с другими делами — сущая безделица, детские игры. Кормится бабенка чем может, что под рукой — грех конечно, но грех небольшой, терпимый.
Пытались мы с ней любовь закрутить, да все как-то неудачно. Однажды, глухой ночью, когда все крепко спали, я тихонечко встал, оделся и вышел за калитку. Сел на лавочку. Чего здесь такого необычного? А тут Рита из другой калитки осторожно выходит. Села рядом со мной. Чего тут плохого? Достала из сумочки бутылку «Кальвадоса», стаканы и яблоко. Выпили мы, куснули от яблока и давай целоваться. Дело молодое. Из-за тучи луна любопытная выглянула и на нас уставилась. И неожиданно от калитки раздается: «Кхе-кхе». Мы обернулись. Бабушка, бабуля, стоит и головой укоризненно покачивает. Нас в жар так и бросило. Попались. Эх, бабушка, сама что ли молодой не была? Испортила нам свидание. И разошлись мы по своим лежбищам несолоно нахлебавшись.
А в другой раз ушли мы подальше, спустились к роднику. Ночь тихая, безмолвная, звезды только за нами наблюдают да одинокий фонарь. Чудная ночь! Обнялись мы крепко и целоваться стали.
Родник тихо журчит, звезды мигают, по телу любовная истома гуляет. Как вдруг из близлежащей подворотни выскакивает с лаем собачонка. И хвать Риту за лодыжку. Рита в крик. Я ногой пытаюсь псину откинуть. Так эта тварь вцепилась в парчину и давай трепать. Ну это уж совсем никуда. Джинсы фирменные, дорогие, приобретенные с большим трудом. Ох как я обозлился! Все же отогнал эту злую шавку. Ведь что наделала, мало что искусала, так еще и разбудила всех собак в округе. Такой лай и вой поднялся, хоть уши затыкай. А тут еще и петух где-то стал кукарекать. В общем, не пойми что.
Рита держится, но я же вижу, что больно ей. Ступила на прокушенную ногу и ойкнула. Кровь понемногу сочится, а перевязать нечем.
Побрели мы назад. Рита прихрамывает и вздыхает, а я поддерживаю ее и успокаиваю. И разбрелись мы, как и в прошлый раз, по разным хатам. Да и тут нас застукали. Теперь Гриша видел, как мы расставались. И точь в точь, как и его мать, покачал головой.
Вот такая незадача. Как будто бесы какие-то зловредные все время мешали нам. А может быть и ангелы.
А вскоре мы перебрались поближе к Днестру, на Базу Отдыха, владение Аэрофлота. И всего-то за семьдесят копеек в сутки нам предоставили дощатый зелененький домик с верандой. Меблированный хотя из без излишеств, но вполне прилично. И абажур, оранжевый, такой домашний, свисал с потолка и убаюкивал нервы.
С Маргаритой встречались на пляже. Все вместе купались, загорали, кушали в кафе, в картишки перекидывались, в «Акулину» и «Девятку», в «Дурака». Все как у людей. Правда, жена ни разу не пригласила посетить наше уютное бунгало, хотя Маргарита явно набивалась в гости. Дружбы между ними так и не случилось. Странно, хотя и не очень. Я так и не изловчился уединиться с
